Высокие чувства по низким ценам [= Иудино племя ] - Татьяна Рябинина

Да, с замужеством ей явно не повезло. И вообще… Так уж вышло, в классе она одна была еврейской национальности, и ребята, с молчаливого попустительства учительницы, в глаза звали ее жидовкой. Травить не травили, и на том спасибо. Но она всегда была сама по себе, ни с кем близко не дружила. И училась средненько. Мальчишки, разумеется, в ее сторону даже не смотрели. В отличие от сестры Насти, которая уродилась в мать – беленькая, курносая и голубоглазая, - Женя была стопроцентной копией отца. Нос рулем, темно-карие выпуклые глаза, черные курчавые волосы. Да еще и неистребимая картавина: «таки здгаствуйте». Типичная такая Сара.

В институт удалось поступить только на заочное отделение. Там-то она своего Ваню и встретила. Ваня Васильев и Женя Шлиманович. Просто сладкая парочка. Разумеется, все думали, что он планирует уехать в Израиль. Прикалывались, сделал ли обрезание. Даже мама удивилась. Хотя Настя тоже вышла замуж за русского. Но Настя – другое дело, ее и за еврейку-то никто не принимал.

Ваня после окончания института – а учились они на истфаке педагогического – работать по специальности не стал. Как и Женя. Тут их цели совпадали: просто иметь диплом о высшем образовании, неважно какой. Потому что это надо для карьеры. Но если Женя благополучно получила пять рублей прибавки к зарплате, то Ваня вообще не знал, что со своим синекожим сокровищем делать. Разве что в сундучок положить. Работал он каким-то ассистентом на радио, и повышать в должности после окончания института его никто не спешил. Обидевшись, Ваня ушел и с тех пор мыкался в поисках «настоящего дела своей жизни». И нигде дольше года не задерживался. Уволившись с очередного места, он какое-то время хандрил и валялся на диване, обвиняя весь свет в крайней к нему несправедливости. До тех пор, пока не появлялся участковый с грозным напоминанием о необходимости немедленного трудоустройства, иначе… Ваня тяжело вздыхал и куда-нибудь пристраивался. То завхозом в школу, то подсобником на почту.

Самое удивительное, что при таких взглядах на жизнь Ваня и капли в рот не брал. Но Женя думала, что лучше бы уж он пил. Потому что у него была другая «специализация»: он философствовал. После школы Иван поступал на соответствующий факультет университета, но благополучно провалился. Отслужив в армии, повторять попытку не стал, перейдя в разряд любителей. Он витийствовал всегда и везде, по поводу и без повода. На диване и в ванне, на улице и в транспорте. Если во время учебы в институте Женя, слушая его, млела и считала невероятно умным, то вскоре после замужества стала звать его про себя пустозвоном. А еще через какое-то время первая часть этого эпитета сменилась другой, не совсем приличной. Он начал ее активно раздражать. Даже под свои неудачи на супружеском ложе, кстати, довольно частые, Иван умудрялся подвести прочную теоретико-философскую платформу.

Евгения Григорьевна прыснула, вспомнив, как ее Ванька, рыхлый, белокожий, ерошил свои похожие на одуванчиковый пух волосы, подтягивал повыше подушку и заводил высоким, немного гнусавым голосом: «Женюра, не все так просто в отношении мужчины и женщины в наше непростое время»…

Она от природы была спокойной и терпеливой. К тому же очень хотела родить ребенка. Но ничего не получалось. Один выкидыш, второй, третий… К тридцати пяти она совсем уже отчаялась и махнула рукой. Живут же люди и без детей. И вдруг совершенно неожиданно забеременела. Пролежав на сохранении ровно четыре месяца, Евгения Григорьевна родила здоровенького мальчика, точную копию мужа.

Но муж, похоже, не слишком был рад этому событию. Орущий и пачкающий пеленки Костик мешал ему решать мировые проблемы, да еще в придачу отвлекал на себя внимание единственного его слушателя – жены. К тому же ему все труднее было находить себе очередное «рабочее» пристанище. Все чаще он стал намекать Евгении, что, может быть, и правда стоит подумать о земле предков? Но тут она была незыблема, как скала: ни за что и никогда!

Начались скандалы. Масла в огонь подливали мамаши с обеих сторон. Ее мать, активно не любившая зятя, торжествовала: «Вот, я же тебе говорила!» Свекровь, точно так же не терпевшая Евгению («Что, не мог себе русскую найти?!»), вдруг резко полюбила всех евреев скопом и встала на сторону сыночка, категорически осуждая невестку: как же это она не хочет на историческую родину!

В конце концов ее терпение лопнуло, и она подала на развод. Иван в суде требовал разделить имущество на идеально равные части, сражаясь за каждую чайную ложку. Однако квартиру Евгения получила от института, муж даже не был в ней прописан. Полученный ею же дачный участок тоже удалось отстоять.

Больше Евгения Григорьевна замуж не вышла, хотя кое-какие кавалеры иногда и появлялись. Не хотела для сына отчима. Утешала себя, что и другие члены их семьи несчастливы в браке. Братья Валера и Кирилл развелись, двоюродный брат Андрей тоже. А те, кто еще не проделали это, вели, мягко говоря, не самую приятную жизнь. А младшее поколение! Галя, видимо, останется старой девой, Света развелась, Марина вышла замуж за какого-то дикого кобеля. Старый холостяк Дима, Настин сын, в тридцать четыре года женился на такой оторве, что даже видавшая виды баба Фира опешила. Ее Костик жениться не торопится, все выбирает.

Да… Галка говорит, что семья их проклята. Иудино племя. Что ж, может быть, и так. Единственные, у кого, вроде бы, все хорошо, - Зоя и Илья. Только вот детей нет и быть не может. Взяли из детдома девочку, Катеньку, хорошенькую, здоровенькую, не могли нарадоваться. А через год трехлетняя Катюша заболела свинкой. Обычная детская хворь осложнилась менингитом, и через неделю девочки не стало.

Иудино племя… Как мать орала, когда они с Иваном назвали сына Костиком. Тогда Ваня настоял на своем, и мать два года с ними не разговаривала, даже внука видеть не хотела. Из завещания вычеркнула. Женя ничего понять не могла, пока дядя Изя не объяснил, в чем дело. Она была потрясена. И какая злость тогда у нее поднялась – и на мать, и на бабку. Да и сейчас – нет-нет, да и всколыхнет. Мать живет себе, как червяк в яблоке, ни забот, ни хлопот. Никого не любит, ничем не беспокоится. Вот и юбилей этот – ничего хорошего от него Евгения Григорьевна не ждала.

- Мамуля, все в порядке?

Из комнаты выглянул Костик – высокий, чуть сутуловатый. Светлые пушистые волосы, немного впалые щеки, круглые очочки под Джона Леннона. И вечно смущенная улыбка.

- Да, Костик. Просто устала. Такая жара, просто невозможно.

- А-а. А то слышу, дверь хлопнула, и тишина.

- Ужинать будешь?

- Да нет, - отказался он. – Перекусил уже.

- Ну тогда и я не буду, - с облегчением вздохнула Евгения Григорьевна. – Так устала сегодня, пойду лягу. Потом чаю попью. Ты не забыл, завтра к бабушке ехать.

- Ой! – страдальчески сморщился Костик. – Мам, может, ты сама съездишь? У меня зуб болит. Кажется, даже щеку раздуло.

Его левая щека действительно припухла.

- Это же флюс начинается! – испугалась Евгения Григорьевна. – Надо к зубному. Срочно!

- Ну уж нет, к первому попавшемуся не пойду! – уперся сын. – А Любовь Петровна будет только в понедельник. Потерплю. Сделай мне коры дубовой пополоскать.